Сегодня, 30 апреля 2025 года, исполняется 80 лет одному из главных исторических событий Великой Отечественной войны – водружению Красного Знамени Победы над поверженным рейхстагом. Всем известны имена разведчиков 150-й дивизии, Героев Советского Союза Михаила Егорова и Георгия Кантария, совершивших этот незабываемый подвиг. Однако далеко не каждый молодой кубанец знает, что батальоном, штурмовавшим главный вход в рейхстаг и обеспечившим водружение Знамени Победы на его куполе, командовал капитан Степан Андреевич Неустроев, ставший, также, как Егоров и Кантария, Героем Советского Союза, а потом, после войны и работе на Урале, долгое время проживавший на Кубани, в городе Краснодаре.
По этой причине многие кубанцы 60 – 90-х гг. прошлого столетия могли лично узнать от Степана Андреевича подробности завершающей победной части войны – взятия Берлина, штурма рейхстага и установления на его куполе Красного знамени 150-й дивизии, ставшего в веках Знаменем Победы советского народа в Великой Отечественной войне.
Вот что писал Степан Андреевич Неустроев об этом знаковом событии в истории нашего государства. И это лишь небольшая часть его воспоминаний «О рейхстаге на склоне лет», опубликованных в журнале «Октябрь» и взятых нами с сайта «РККА».
Степан Андреевич Неустроев
Личному составу батальона попеременно я разрешил отдохнуть. Раненых приказал отправить в тыл. Штаб батальона разместился в маленькой, без окон, глухой комнате.
Около двенадцати часов ночи (время берлинское) в рейхстаг пришел полковник Зинченко. Я обрадовался его приходу.
— Капитан Неустроев, доложите обстановку…
Полковника интересовало знамя. Я пытался ему объяснить, что знамен много… Флаг Пятницкого установил Петр Щербина на колонне парадного подъезда, флаг первой роты Ярунов приказал выставить в окне. выходящем на Королевскую площадь. Флаг третьей роты… Одним словом, я доложил, что флажки ротные, взводные и отделений установлены в расположении их позиций.
— Не то ты говоришь, товарищ комбат! — резко оборвал меня Зинченко.— Я спрашиваю: где знамя Военного совета армии под номером пять? Я же приказывал начальнику разведки полка капитану Кондрашову, чтобы знамя шло в атаку с первой ротой! — возмущался полковник.
Стали выяснять, расспрашивать, оказалось, что… знамя в штабе полка, в “доме Гиммлера”.
Зинченко позвонил по телефону начальнику штаба майору Казакову и приказал:
— Организуйте немедленно доставку знамени Военного совета в рейхстаг! Направьте его с проверенными, надежными солдатами из взвода разведки.
Вскоре в вестибюль вбежали два наших разведчика — сержант Егоров и младший сержант Кантария. Они развернули алое полотнище. Ему суждено было стать Знаменем Победы!
Командир полка перед Егоровым и Кантарией поставил задачу:
— Немедленно на крышу рейхстага! Где-то на высоком месте, чтобы было видно издалека, установите знамя! Да прикрепите его покрепче, чтоб не оторвало ветром.
Минут через двадцать Егоров и Кантария вернулись.
— В чем дело?— гневно спросил их полковник,
— Там темно, у нас нет фонарика, мы не нашли выход на крышу, — смущенно подавленным голосом ответил Егоров.
Полковник Зинченко с минуту молчал. Потом заговорил тихо, с нажимом на каждый слог:
— Верховное Главнокомандование Вооруженных Сил Советского Союза от имени Коммунистической партии, нашей социалистической Родины и всего советского народа приказало вам водрузить Знамя Победы над Берлином. Этот исторический момент наступил… а вы… не нашли выход на крышу!
Полковник Зинченко резко повернулся ко мне:
— Товарищ комбат, обеспечьте водружение Знамени Победы над рейхстагом! Я приказал лейтенанту Бересту:
— Пойдешь вместе с разведчиками и на фронтоне, над парадным подъездом, привяжи знамя, чтобы его было видно с площади и из “дома Гиммлера”. Про себя же подумал: “Пусть любуются им тыловики и высокое начальство”.
Мне в ту пору было только двадцать два года, и я не понимал политического значения установления знамени. Главным считал — взять рейхстаг, а кто будет привязывать на его крыше знамя, дескать, не важно.
Берест, Егоров и Кантария направились к лестнице, ведущей на верхние этажи, им расчищали путь автоматчики из роты Съянова. И почти сразу же откуда-то сверху послышались стрельба и грохот разрывов гранат, но через минуту или две все стихло…
Прошло с полчаса. Берест и разведчики все не возвращались. Мы с нетерпением ожидали их внизу, в вестибюле.
Минуты тянулись медленно. Но вот наконец… На лестнице послышались шаги, ровные, спокойные и тяжелые. Так ходил только Берест.
Алексей Прокопьевич доложил:
— Знамя Победы установили на бронзовой конной скульптуре на фронтоне главного подъезда. Привязали ремнями. Не оторвется. Простоит сотни лет.
В том далеком 45-м году я не мог предположить, что пройдут годы, в литературе, в том числе даже в исторической, будут писать: “30 апреля 1945 года Егоров и Кантария водрузили над рейхстагом в Берлине Знамя Победы! Слава им и троекратное “ура”!” Сейчас, на старости лет, я задаюсь вопросом: “А не велика ли честь для двух человек? Заслуга-то принадлежит солдатам, сержантам и офицерам трех батальонов! А не двум разведчикам!” Тогда же я об этом не думал.
Полковник Зинченко, его заместитель по политической части подполковник
Ефимов, капитан Кондрашов, Егоров и Кантария ушли на КП полка в “дом Гиммлера”. В рейхстаге за старшего командира остался я.
После ухода командира полка я еще раз прошел по ротам. Напряжение и усталость валили с ног. Хотел было часок поспать, но в это время за стенами рейхстага — у южного входа, у арки и на Королевской площади — раздался гром… Фашисты обрушили ураганный огонь. Рейхстаг затрясло… Отдыхающие бойцы во всех ротах были подняты и приведены в боевое состояние. Ждали со стороны противника контратаки, но ее не последовало.
Звоню комбату Давыдову. “Он к телефону подойти не может, находится в бою, отражает контратаку”,— ответил мне дежурный телефонист Давыдовского батальона.
“Молодец,— подумал я о Давыдове — настоящий комбат. Видит вперед далеко! Не случайно отказался вводить в здание весь батальон. И вот сейчас чуть ли не в ста метрах от его стен ведет бой за фашистское логово”.
Все усиливалась и усиливалась канонада…
По телефону звоню Самсонову связи нет! Бегу к арке, на ходу в темноте натыкаюсь на какую-то статую, разбил себе сильно левое колено, упал… Очевидно, отвоевался, мелькнула мысль… Но отлежался и с трудом, прихрамывая, вышел из рейхстага, решил лично выяснить обстановку на левом фланге. У стен рейхстага шел бой…
Комбат Самсонов сам поднял батальон в атаку, дошло до рукопашной. Все перемешалось: наши и немцы, стрельба и крики…
Вернулся в рейхстаг. Левый фланг батальона усилил еще одним станковым пулеметом и подтянул резервный взвод. Нервы напряжены до предела и, наверное, не у одного меня. Каждый с тревогой думал: чем же это все кончится? Чего ожидать?
Прошел примерно час, стрельба стихла. Старшина Сандул восстановил связь с Самсоновым. Звоню, прошу телефониста позвать комбата.
— Костя! Живой?
— Живой,— ответил Самсонов. От него узнал, что помог отбить фашистскую контратаку 525-й стрелковый полк 171-й дивизии (он наступал левее самсоновского батальона) и сейчас полк зацепился у стен рейхстага.
Разговор по телефону с Давыдовым был также успокаивающим.
После двух или трех часов ночи на 1 мая через парадный подъезд в цитадель фашизма стали входить все новые и новые подразделения. Шли пехотинцы, артиллеристы, танкисты почти из всех частей 79-го стрелкового корпуса. И всем, понятно, хотелось водрузить свой флаг над рейхстагом.
Я считал, что для обороны здания и отражения возможных контратак нужно оставить здесь один полк или боеспособный батальон. Доложил по телефону свои соображения полковнику Зинченко. Не прошло и часа, как, очевидно, по приказу командира корпуса из рейхстага были выведены все подразделения, кроме моего батальона.
Наступило утро.
Зал оказался огромным, наполовину заставленным стеллажами с папками бумаг. Наверное, это был архив.
Командир хозвзвода лейтенант Власкин и повара доставили в рейхстаг завтрак.
— Праздничный завтрак,— весело сказал лейтенант.
Только тут я вспомнил, что сегодня 1 Мая. Настроение у всех стало приподнятое. Мы в рейхстаге. Сегодня праздник! Старший лейтенант Гусев выделил восемь человек во главе с рядовым Новиковым, чтобы они ознакомились со зданием и составили его схему. Новиков еще до войны работал на стройке прорабом, в чертежах разбирался.
Разведчики выполнили задание и хотели уже возвращаться в штаб батальона, когда в стене первого этажа обнаружили дверь. Открыв ее, увидели широкую мраморную лестницу с массивными чугунными перилами. Осторожно стали спускаться. Первым шел Новиков, он освещал дорогу карманным фонариком. Кругом стояла мертвая тишина, в ней гулко отдавался стук солдатских сапог. Миновав несколько лестничных площадок и проникнув глубоко с подземелье, бойцы очутились в большом зале с железобетонным полом и такими же стенами. Не успели они пройти и десяти шагов, как застрочил пулемет. Пятерых разведчиков убило, трое успели скрыться за поворотом лестничной площадки. Новиков чудом остался жив. С двумя солдатами, еле переводя дух, он прибежал в штаб батальона и рассказал о происшедшем.
Требовалось немедленно собрать данные о противнике. В одной из комнат рейхстага еще с вечера находились взятые в плен гитлеровцы. Мы не смогли отправить их в тыл, так как не имели времени и лишних людей для сопровождения. Ко мне привели обер-лейтенанта. Гитлеровец сообщил, что подземелье большое и сложное, со всевозможными лабиринтами, туннелями и переходами и в нем размещены основные силы гарнизона, более тысячи человек, во главе с генерал-лейтенантом от инфантерии — комендантом рейхстага. В складах большие запасы продовольствия, боеприпасов и воды.
Возможно, обер-лейтенант сильно преувеличивал, но, если верить ему, противник обладал серьезным численным превосходством. Наши силы были в несколько раз меньше. Однако совершенно ясно было одно: в подвал пока не забираться, держать оборону наверху, в зале, контролировать все коридоры и блокировать подземелье. Я отдал распоряжение…
За рейхстагом стали чаще рваться снаряды, мины. Потом стрельба переросла в сплошной гул артиллерийской канонады. Рейхстаг содрогался, как будто его непрерывно трясли…
Позвонил командир полка. Я доложил обстановку и просил его подавить вражеские батареи в парке Тиргартен, так как своих поддерживающих артиллерийских средств было недостаточно, а также доставить в батальон побольше боеприпасов.
Огонь артиллерии врага продолжался. Вскоре фашисты перешли в контратаку на подразделения 674-го и 380-го стрелковых полков, оборонявшихся на внешней стороне здания.
Вдруг где-то в глубинах рейхстага раздался взрыв. За ним второй, третий. Контратака!
— К бою! Огонь! — послышалась команда.
Застрочили наши пулеметы и автоматы. Рейхстаг заполнился трескотней очередей. Гусев бросился к телефону, чтобы доложить в штаб полка о контратаке, но связь прервалась.
— Восстановить любой ценой! — крикнул я и побежал в зал, к ротам.
В помещении все чаще рвались фаустпатроны. Но едва фашисты показывались в коридорах, бойцы открывали огонь, и те, оставляя убитых, отступали в подвалы.
За стенами здания не умолкала канонада — шел бой…
Там ценою больших потерь фашистам удалось подойти близко к Кроль-опере. Это здание находилось от нас справа, в тылу. Таким образом, мы были отрезаны от штаба полка, блокированы, но тогда еще не знали, что в течение суток никто не сможет к нам пробиться.
Часам к одиннадцати дня гитлеровцы снова пошли на прорыв. Они стремились, невзирая ни на что, вырваться из подземелья. В трех-четырех местах им удалось потеснить нас, и в эту брешь на первый этаж хлынули солдаты и офицеры противника.
От разрывов фаустпатронов возникли пожары, которые быстро слились в сплошную огневую завесу. Горели деревянная обшивка, стены, покрытые масляной краской, роскошные сафьяновые кресла и диваны, ковры, стулья. Возник пожар и в зале, где стояли десятки стеллажей с архивами. Огонь, словно смерч, подхватывал и пожирал все на своем пути. Уже через полчаса пожар бушевал почти на всем первом этаже.
Кругом дым, дым, дым… Он колыхался в воздухе черными волнами, обволакивал непроницаемой пеленой залы, коридоры, комнаты. На людях тлела одежда, обгорали волосы, брови, было трудно дышать.
Фашистскому гарнизону терять было нечего — они шли напролом, решив любой ценой выбить нас из рейхстага.
Мы сдерживали их напор и делали отчаянные попытки потушить пожар. Огонь охватил уже второй этаж. Батальон оказался в исключительно тяжелом положении. Связи с соседними подразделениями у нас не было. Что с батальонами Давыдова и Самсонова, я не знал. В это время восстановили связь, позвонил командир полка и с тревогой спросил: “Что у тебя делается?.. Я вижу, что через купол и все окна валит густой черный дым”. Я ответил, что бушует сильный пожар. Горит все — даже люди… Полковник приказал оставить рейхстаг, а когда кончится пожар, снова атаковать и восстановить положение. Выполняя приказ, я сделал безуспешную попытку мелкими группами вывести людей из здания. Фашисты близко подошли к Кроль-опере и открыли ураганный огонь по парадному подъезду. Батальон оказался в “мешке” — с фронта надвигается пламя пожара, а выход закрыт!
Принимаю твердое решение — лучше сгореть в огне или погибнуть в бою, чем покинуть рейхстаг, который достался такой дорогой ценой. Мне приходилось десятки раз перебегать из одной роты в другую, из одного взвода в другой. Обстановка обязывала быть там, где наиболее угрожающее положение. Мне казалось, что вот-вот упаду. Лицо и руки покрылись ожогами. Но люди смотрели на меня. Я обязан был выстоять!
До позднего вечера 1 мая в горящем рейхстаге шел бой. Только в ночь на 2 мая нам удалось ротой под командованием капитана Ярунова обойти и атаковать фашистов с тыла. Гитлеровцы не выдержали удара и скрылись в подземелье. Но положение наше оставалось тяжелым. Люди были крайне изнурены. На многих болтались обгоревшие лохмотья. У большинства солдат руки и лица покрылись ожогами. Ко всему прочему нас мучила жажда, кончались боеприпасы…
И вдруг противник прекратил огонь. Мы насторожились.
Вскоре из-за угла лестницы, ведущей в подземелье, фашисты высунули белый флаг. Какое-то мгновенье мы смотрели на него, не веря своим глазам.
Я вызвал рядового Прыгунова, знавшего немецкий язык, и сказал ему:
— Пойдешь и выяснишь, что значит этот флаг.
Мучительно долго тянулись минуты. Укрывшись за колоннами и статуями, мы ждали возвращения Прыгунова. Некоторые считали, что он исчез навсегда, другие верили, что вернется.
Прыгунов вернулся. Притом с важным известием: фашисты предлагают начать переговоры. Стрельба прекратилась с обеих сторон. В здании наступила такая тишина, что малейший стук эхом отдавался в дальних углах. Гитлеровцы ставили условие, что станут вести переговоры только с генералом или по меньшей мере с полковником.
Генерал Шатилов, полковник Зинченко… Мог ли я просить их прибыть для этого в рейхстаг, когда каждый метр Королевской площади простреливался из района Кроль-оперы…
Я искал выход из положения и кое-что придумал.
— Кузьма, вызови сюда Береста. Манера свободно, с достоинством держаться и богатырский рост всегда придавали лейтенанту Бересту внушительный вид.
Оглядев еще раз с ног до головы нашего замполита, я подумал, что он вполне сойдет за полковника. Стоит лишь заменить лейтенантские погоны.
— Никогда не приходилось быть дипломатом? — спросил я его.
— На сцене? — задал он встречный вопрос, не понимая, о чем пойдет речь.
— На сей раз придется тебе быть дипломатом в жизни, да к тому же еще стать на время полковником — так сказать, комплекция позволяет.
Алексей Прокопьевич очень удивился. Он с любопытством посмотрел на меня, ожидая объяснений.
Я открыл ему свой замысел.
— Раз надо, я готов идти,— ответил Берест.
Лейтенант не заставил себя долго ждать. Мигом достал из полевой сумки маленькое зеркальце, приготовил бритву, кисточку, вылил из фляги последние капли воды и через несколько минут доложил, что к переговорам готов.
— Ну как, пойдет? — повернулся он к нам.
Мы с Гусевым критическим взглядом окинули Алексея Прокопьевича.
— Брюки бы надо заменить — рваные, но ничего, война, после заменим,— пошутил Гусев.
— А вот шинель следует поменять сейчас. Фуражку возьмешь у капитана Матвеева,— подсказал я.
Шинель он сбросил, надел трофейную кожаную куртку.
— Теперь, кажется, придраться не к чему,— похлопывая Береста по плечу, заключил я и напомнил, что задача состоит в том, чтобы заставить гитлеровцев безоговорочно сложить оружие.
Наша делегация для переговоров состояла из трех человек: Берест — в роли полковника, я — его адъютант и Прыгунов — переводчик.
Во время боя на мне поверх кителя была надета телогрейка. Она сильно обгорела, из дыр торчали клочья ваты. Но под телогрейкой сохранился почти новый, с капитанскими погонами китель. На груди пять орденов. По внешнему виду я оказался для роли адъютанта вполне подходящим.
Можно было бы свой китель надеть на другого человека и послать его с Берестом. Но это шло уже против моей совести. Люди назовут меня трусом, а это страшно, когда подчиненные не видят в своем командире смелого и решительного человека. Сейчас, через десятки лет, скажу откровенно — идти на переговоры мне было страшно, но другого выхода не было…
Ф.М. Зинченко в книге “Герои штурма рейхстага” пишет: “…Командование гарнизона рейхстага обращается к нам с предложением немедленно начать переговоры… С советской стороны делегацию должен возглавлять офицер только в чине не ниже полковника, поскольку у них в подвале есть генерал… Пригласили лейтенанта Береста, детально проинструктировали, предложили побриться, переодеться в форму полковника…” (Это еще раз подтверждает, что полковника Зинченко в рейхстаге не было, он находился в штабе полка, т.е. в “доме Гиммлера”, иначе зачем бы лейтенанта переодевать полковником?)
Когда мы ступили на лестничную площадку, навстречу нам вышел немецкий офицер. Приложив руку к головному убору, он коротко, но вежливо указал, куда следовало идти.
Не проронив ни слова, мы не спеша спустились вниз и попали в слабо освещенную, похожую на каземат комнату. Здесь уже находились два офицера и переводчик — представители командования немецкого гарнизона. За их спинами проходила оборона. На нас были направлены дула пулеметов и автоматов. По спине пробежал мороз. Немцы смотрели на нас враждебно. В помещении установилась мертвая тишина.
Лейтенант Берест, нарушив молчание, решительно заявил:
— Все выходы из подземелья блокированы. Вы окружены. При попытке прорваться наверх каждый из вас будет уничтожен. Чтобы избежать напрасных жертв, предлагаю сложить оружие, при этом гарантирую жизнь всем вашим офицерам и солдатам. Вы будете отправлены в наш тыл.
Встретивший нас офицер на ломаном русском заговорил:
— Немецкое командование не против капитуляции, но при условии, что вы отведете своих солдат с огневых позиций. Они возбуждены боем и могут устроить над нами самосуд. Мы поднимемся наверх, проверим, выполнено ли предъявленное условие, и только после этого гарнизон рейхстага выйдет, чтобы сдаться в плен.
Наш “полковник” категорически отверг предложение фашистов. Он продолжал настаивать на своем.
— У вас нет другого выхода. Если не сложите оружие — все до единого будете уничтожены. Сдадитесь в плен — мы гарантируем вам жизнь,— повторил Берест.
Снова наступило молчание. Первым его нарушил гитлеровец:
— Ваши требования я доложу коменданту. Ответ дадим через двадцать минут.
— Если в указанное время вы не вывесите белый флаг, начнем штурм,— заявил Берест.
И мы покинули подземелье. Легко сказать сейчас: покинули подземелье… А тогда пулеметы и автоматы смотрели в наши спины. Услышишь за спиной какой-то стук, даже шорох, и кажется, что вот-вот прозвучит очередь.
Дорога казалась очень длинной. А ее следовало пройти ровным, спокойным шагом. Нужно отдать должное Алексею Прокопьевичу Бересту. Он шел неторопливо, высоко подняв голову. Мы с Ваней Прыгуновым сопровождали своего “полковника”.
Переговоры закончились в 4 часа утра. Берест, я и Прыгунов благополучно вернулись к своим.
Прошло двадцать минут, час, полтора… Белый флаг не вывешивался. Стало ясно, что гитлеровцы затягивают время и все еще надеются на что-то…
Но время работало на тех, кто штурмовал рейхстаг. К центру Берлина непрерывно подтягивались советские войска, подавляя сопротивление последних групп противника. Немецкое командование вынуждено было снять свою артиллерию из парка Тиргартен и перевести в другой район. Уцелевшие фашистские батареи покинули свои позиции, обстрел территории, прилегающей к рейхстагу, почти прекратился. Соседние части снова выбили немцев от Кроль-оперы — сообщение из рейхстага с нашими тылами было восстановлено.
Между тем гитлеровцы все еще не дали ответа на наше предложение, и не чувствовалось, что они готовятся к сдаче в плен. В шестом часу утра 2 мая начали подготовку к атаке подземелья.
В ротах царило всеобщее возбуждение. Кто-то сказал:
— А что если в подземелье сам Гитлер?
— Гитлер? Сейчас пойдем и посмотрим,— шутили в ответ.
Мы понимали, что идут последние часы войны. Всем хотелось дожить до победы. Но каждый знал: впереди бой, и кто-то будет убит…
Уже в последний момент, когда я собирался подать команду: “Вперед!”, гитлеровцы выбросили белый флаг.
В седьмом часу утра из подвалов потянулись группы пленных солдат и офицеров, человек сто — сто двадцать. Бледные, с угрюмыми лицами, они медленно шагали, понурив головы. По количеству пленных можно было сделать вывод, что гарнизон рейхстага не имел и тысячи человек. Возможно, часть гитлеровцев вышла через депутатский вход, о котором мы узнали только после боев, и укрылась в развалинах за рейхстагом, но это могли быть только одиночки. Я твердо убежден, что гарнизон рейхстага насчитывал примерно столько же людей, что и мой батальон.
Уточнить численность гарнизона, нумерацию частей и подразделений после боев не удалось. Пленных из рейхстага я отправил через Королевскую площадь в “дом Гиммлера”, где находились наши работники контрразведки СМЕРШ. Конвоиров было десять человек во главе с сержантом; к сожалению, его фамилии я не помню. При возвращении он доложил, что пленных в штаб полка не доставил. Перед “домом Гиммлера” вели большую колонну гитлеровских войск, и какой-то незнакомый полковник приказал ему присоединить пленных к его колонне. Таким образом, следы фашистов из рейхстага бесследно затерялись. Только по немецким архивам наши историки могут восстановить истину и точную численность оборонявшихся.
Публикацию подготовил Ю. Азаров
